— В том-то и беда, — сказал Герствуд, и в голосе его послышалась легкая грусть, — в том-то и беда, что я слишком хорошо знаю жизнь!

На Керри произвело сильное впечатление то, что это говорит ей человек влиятельный, с хорошим положением в обществе. Она с невольным удивлением подумала, как странно складывается ее судьба. Как же это могло случиться, что в такой короткий промежуток времени вся рутина захолустной жизни, точно плащ, свалилась с ее плеч и вместо нее выступил большой город со всеми его загадками? А сейчас перед нею была самая удивительная загадка: человек с деньгами, с положением, управляющий большим делом — и вдруг ищет ее сочувствия. Ведь стоит только взглянуть на него, и сразу видно, что он живет в довольстве, что он силен, одет изысканно и, несмотря на все это, о чем-то просит ее, Керри! Она не могла найти ни одной разумной фразы и попросту перестала ломать себе голову. Она только нежилась в лучах его горячего чувства, как озябший путник у жаркого костра. Герствуд весь пылал, и огонь его страсти уже растоплял как воск последние сомнения Керри.

— Вы думаете, что я счастлив, что мне не на что жаловаться? Если бы вам приходилось каждый день встречаться с людьми, которым совершенно нет до вас дела, если бы вам изо дня в день приходилось бывать там, где царят лицемерие и полное безразличие, если бы вокруг вас не было ни одного человека, с кем вы могли бы поговорить по душам, в ком вы могли бы искать сочувствия, — разве вы не считали бы себя глубоко несчастной?

Герствуд сейчас затронул чувствительную струнку в ее душе — ведь она сама испытала все это. Она прекрасно знала, что значит встречаться с людьми, которые к тебе равнодушны, блуждать в толпе, которой нет до тебя никакого дела. Она ли этого не испытала? Разве она не одинока и в настоящую минуту? Разве среди тех, кого она знает, есть хоть кто-нибудь, в ком она могла бы искать сочувствия? Ни одного человека! Она всецело предоставлена своим думам и сомнениям.

— Я был бы вполне доволен жизнью, — продолжал Герствуд, — если бы мог приходить к вам, если бы я нашел в вас друга. Теперь же я машинально хожу то в одно место, то в другое, не испытывая ни малейшего удовольствия. Я не знаю, чем мне заполнить свой досуг. Пока не было вас, я ничего не делал и только бесцельно плыл по течению навстречу всяким случайным впечатлениям. Но вот появились вы, и с тех пор я думаю только о вас!

И Керри поддалась извечному самообману: ей казалось, что перед ней человек, который истинно нуждается в ней. Она от души жалела одинокого и грустного Герствуда. Подумать только, что, несмотря на свое положение в обществе, он чувствует себя несчастным без нее, он умоляет ее о любви, когда она и сама так одинока и не имеет пристанища в жизни. Нет, это очень печально!

— Я далеко не дурной человек, — как бы оправдываясь, продолжал Герствуд, словно он считал своим долгом дать ей на этот счет некоторое разъяснение. — Вы думаете, быть может, что я веду беспутный образ жизни и предаюсь всяким порокам? Не стану скрывать, что бываю порою весьма, весьма легкомыслен, но я без труда мог бы отречься от этого. Вы нужны мне для того, чтобы я вновь мог стать самим собой, если только жизнь моя еще чего-нибудь стоит.

Керри посмотрела на него с нежностью, которой неизменно проникается добродетель, когда надеется спасти заблудшую душу. Возможно ли, чтобы такой человек нуждался в нравственном спасении? Какие могут быть в нем пороки, которые она могла бы исправить? Они должны быть ничтожны в этом человеке, в котором все так красиво. В худшем случае это маленькие грешки, к которым надо относиться с большой снисходительностью.

Герствуд выставил себя в таком свете, что Керри не могла не проникнуться к нему глубокой жалостью.

«Неужели это правда?» — думала она.

Он обнял ее одной рукой за талию, и у нее не хватило духу отодвинуться. Свободной рукой он слегка сжал ее пальцы. Мягкий весенний ветерок пробежал через дорогу, перекатывая на своем пути прошлогодние сучки и листья. Лошадь, не чувствуя вожжей, бежала ленивой рысцой.

— Скажите, что вы любите меня, Керри! — чуть слышно произнес Герствуд.

Керри опустила глаза.

— Признайтесь, дорогая! — глубоко прочувствованным голосом продолжал он. — Любите, да?

Керри не отвечала, но Герствуд нисколько не сомневался в том, что одержал победу.

— Скажите «да», — горячим шепотом повторил он и так близко привлек ее к себе, что их губы почти встретились.

Он сжал ей руку, но тотчас выпустил и ласково прикоснулся к ее лицу.

— Правда? — настаивал он, прижимаясь к ее губам.

Ее губы ответили ему.

— Теперь вы моя, да? — горячо прошептал Герствуд, и его красивые глаза загорелись.

Керри ничего не ответила и только тихонько опустила голову к нему на плечо.

14. Глаза, которые не видят. Одно влияние исчезает

В этот вечер, сидя в своей комнате, Керри чувствовала себя превосходно и физически и нравственно. Ее радостно волновала любовь к Герствуду, ее взаимность, и она, ликуя, рисовала себе в мечтах предстоящее в воскресенье вечером свидание. Не задумываясь о необходимости соблюдать осторожность, они все же именно по этой причине условились, что Керри встретится с ним в городе.

Миссис Гейл из своего окна видела, как Керри возвращалась домой.

«Гм, — подумала она. — Ездит кататься с каким-то джентльменом, когда мужа нет в городе! Не мешало бы мистеру Друэ присмотреть за своей женой!»

Между прочим, не одна миссис Гейл сделала подобное заключение. Горничная, открывавшая дверь Герствуду, тоже составила себе кой-какое мнение на этот счет. Она не питала особой любви к Керри, считая ее холодной и неприятной особой. Зато ей очень нравился веселый и простой в обращении Друэ, время от времени бросавший приветливое словечко и вообще оказывавший ей то внимание, которое он неизменно уделял всем представительницам прекрасного пола. Герствуд, человек более сдержанный, не произвел такого выгодного впечатления на эту затянутую в корсет девицу. Горничная с удивлением задавала себе вопрос: почему мистер Герствуд является так часто и куда это миссис Друэ отправилась с ним в отсутствие мужа? Она не преминула поделиться своими наблюдениями с кухаркой. По дому пошла сплетня, с таинственным видом передаваемая из уст в уста.

Поддавшись обаянию Герствуда и признавшись ему во взаимности, Керри перестала раздумывать насчет их дальнейших отношений. На время она почти забыла о Друэ, целиком занятая мыслями о благородстве и изяществе своего возлюбленного и о его всепоглощающей страсти к ней. В первый вечер она долго перебирала в уме все подробности их прогулки. Впервые в жизни в ней проснулись дотоле не изведанные чувства, и в самом ее характере появились какие-то новые черточки. Она почувствовала в себе энергию, которой раньше за собой не знала, стала более практически смотреть на вещи, и ей уже казалось, что вдали брезжит какой-то просвет. Герствуд представлялся ей спасительной силой, которая выведет ее на путь чести. В общем, ее чувства заслуживали большой похвалы, ибо в последних событиях ее особенно радовала надежда выбраться из бесчестья. Она не имела ни малейшего представления о том, каковы будут дальнейшие планы Герствуда. Но его чувство к ней казалось чем-то прекрасным, и она ожидала больших, светлых перемен.

А Герствуд между тем думал только о наслаждении, не связанном с ответственностью. Он вовсе не считал, что чем-то осложняет свою жизнь. Служебное положение у него было прочное, домашняя жизнь если не удовлетворяла, то, по крайней мере, не доставляла ему никаких тревог, и его личная свобода до сих пор ничем не была ограничена. Любовь Керри представлялась ему лишь новым удовольствием. Он будет наслаждаться этим даром судьбы, отпущенным ему сверх обычной доли земных радостей. Он будет счастлив с нею, и это отнюдь не послужит помехой его прочим делам.

В воскресенье вечером Керри обедала с ним в одном облюбованном им ресторане на Ист-Адамс-стрит, потом они сели в наемный экипаж и отправились на Коттедж-Гроув-авеню, где находился известный в те времена кабачок. Уже делая признание, Герствуд заметил, что Керри поняла его любовь как весьма возвышенное чувство, чего он, собственно, не ожидал. Она всерьез держала его на определенном расстоянии, позволяя проявлять лишь те знаки нежного внимания, которые к лицу лишь совсем неопытным влюбленным. Ему стало ясно, что овладеть ею будет далеко не так просто, и он решил пока не слишком настаивать.