Многое из этих черт Герствуд угадывал в натуре жены, хотя ничто пока не подтверждало его догадок. Они жили мирно, и он отчасти был даже доволен своей семейной жизнью. Он нисколько не опасался своей супруги — для этого не было никаких оснований. Миссис Герствуд все еще слегка гордилась своим мужем, тем более что ей по-прежнему хотелось поддерживать в обществе мнение о сплоченности своей семьи. И все же втайне она была очень довольна, что значительная часть имущества мужа переписана на ее имя. Она склонила Герствуда принять эту меру предосторожности давно, когда домашний очаг обладал для него большей притягательной силой, чем теперь. У жены не было ни малейшего повода предполагать, что в ее домашнем быту может когда-нибудь произойти какой-то неприятный переворот. И все же мрачные тени, которые порою опережают события, заставляли ее иной раз радоваться, что состояние мужа, в сущности, у нее в руках. Поэтому, ничем не рискуя, она всегда имела возможность проявить упорство, а Герствуд держал себя очень осторожно, ибо не знал, как поведет себя жена, если вызвать ее недовольство.

И вот в тот вечер, когда Герствуд, Керри и Друэ сидели в ложе театра Мак-Викера, сын Герствуда, оказывается, сидел в шестом ряду партера с дочерью Х.Б.Кармайкла, совладельца крупной мануфактурной фирмы в Чикаго. Герствуд не заметил сына, так как, по обыкновению, держался в глубине ложи; а его можно было увидеть лишь в тех случаях, когда он слегка наклонялся вперед, да и то только из первых шести рядов партера. Он всегда сидел так в театре, стараясь, чтобы его присутствие было по возможности никем не замечено, если, конечно, у него не было оснований поступать иначе.

Утром за завтраком молодой Герствуд сказал отцу:

— Я видел тебя вчера вечером.

— А, ты был вчера в театре Мак-Викера? — самым беспечным тоном спросил Герствуд.

— Да, — ответил Джордж.

— С кем ты был?

— С мисс Кармайкл.

Миссис Герствуд испытующе посмотрела на мужа, но выражение его лица ничего не сказало ей. Герствуд мог случайно зайти ненадолго в театр.

— Как пьеса? — спросила она.

— Превосходная, — ответил Герствуд, — только уж очень старая — «Рип Ван Винкл».

— С кем же ты был? — с напускным равнодушием спросила она.

— С Чарльзом Друэ и его женой. Это друзья мистера Моя, они наездом в Чикаго.

Ввиду особых условий работы Герствуда это обстоятельство не могло вызвать у его жены никаких подозрений. Миссис Герствуд мирилась с тем, что служба вынуждает его иногда бывать в обществе без жены. Но последнее время он уже несколько раз отговаривался служебными обязанностями именно тогда, когда она куда-либо звала его. Так было как раз накануне утром.

— А мне помнится, ты говорил, что будешь занят, — заметила миссис Герствуд, осторожно выбирая слова.

— Я и был занят! — воскликнул муж. — Но я ничего не мог сделать, пришлось пойти, зато потом я должен был работать до двух часов ночи.

Пояснение Герствуда на время прекратило всякие дальнейшие расспросы, но от этого разговора у обоих супругов остался на душе неприятный осадок. Миссис Герствуд трудно было бы найти более неудачное время для того, чтобы предъявлять какие-либо требования. Уже немало лет супруг постепенно охладевал к ней и скучал в ее обществе. Теперь, когда на его горизонте засиял новый свет, старое светило совсем померкло. У него не было ни малейшего желания оглядываться на прошлое, и всякое напоминание о нем раздражало его.

Миссис Герствуд, однако, вовсе не собиралась идти на уступки и требовала, чтобы муж свято чтил брачный контракт, даже если этот контракт давно уже стал мертвой буквой.

— Мы вечером собираемся в гости, — заметила она несколькими днями позже. — Я хотела бы, чтобы ты пошел с нами к Кинсли и познакомился с супругами Филипс. Они остановились в отеле «Тремонт», и мы решили развлечь их и показать им город.

После недавнего инцидента с театром Герствуд не мог отказать ей, несмотря на то, что эти Филипсы были так неинтересны, как только могут быть неинтересны люди тщеславные и невежественные. Он согласился, но не слишком любезно и, уходя из дому, был страшно зол.

«Этому надо положить конец, — решил он. — Я вовсе не намерен таскаться по гостям, когда я должен работать!»

Вскоре после этого разговора миссис Герствуд выступила с новым предложением. На этот раз речь шла о каком-то утреннике в театре.

— Моя милая, — ответил ей муж, — у меня совсем нет свободного времени. Я очень занят.

— Однако ты же находишь время, чтобы ходить с другими в театр! — раздраженным тоном возразила ему жена.

— Ничего подобного! — рассердился Герствуд. — Я не могу пренебрегать деловыми связями, только и всего.

— Очень хорошо! — прошипела миссис Герствуд и плотно сжала губы.

Чувство взаимного антагонизма между супругами усилилось.

С другой стороны, приблизительно в равной мере усилился и интерес Герствуда к маленькой фабричной работнице, с которой он познакомился у Друэ. А та уже освоилась со своим положением и под влиянием новой подруги успела сильно измениться. Керри обладала приспособляемостью людей, борющихся за свое освобождение. Блеск более яркой жизни не пропал для нее даром. Она не могла бы похвастать, что приобрела много знаний, зато в ней пробудились желания. Разглагольствования миссис Гейл о богатстве и положении в свете научили ее разбираться в степени состоятельности людей.

В хорошую погоду миссис Гейл любила кататься, наслаждаясь видом прекрасных, но недоступных для нее особняков, окруженных прелестными лужайками. На Северной стороне в то время появилось много изящных домов — там, где теперь Северная набережная. Ограды из камня и искусственного гранита, что в настоящее время окружает озеро Мичиган, тогда еще не существовало, но уже была проложена отличная дорога, газоны с обеих сторон ласкали взор, а все здания были новые и красивые. Однажды, когда миновала зима и уже наступили первые чудесные весенние дни, миссис Гейл наняла экипаж и пригласила Керри покататься с нею. Проехав через Линкольн-парк, они направились в Ивенстон, в четыре часа повернули назад и около пяти достигли Северной набережной. В это время года дни еще сравнительно коротки, и вечерние тени уже сгущались, окутывая огромный город. Фонари замигали тем мягким светом, который кажется глазу водянистым и прозрачным. В воздухе была разлита нега, которую тонко чувствуют и тело и душа. Керри прониклась красотой весеннего вечера. В ней зрело множество желаний. Время от времени по гладкой мостовой навстречу ей и миссис Гейл катились экипажи. Один из них остановился, с козел соскочил лакей и распахнул дверцу перед джентльменом, видимо, неторопливо возвращавшимся с вечерней прогулки. За широкими, только еще зазеленевшими лужайками тепло светились лампы, освещая богатую обстановку комнат. Иногда глаз различал красивое кресло, или стол, или уютный уголок — подобные зрелища необычайно занимали и восхищали Керри. Казалось, перед нею длинной чередой проходили те сказочные дворцы и замки, о которых она грезила в детских снах. Она готова была поверить, что там, за этими пышными, украшенными резьбой подъездами, где свет из граненых матовых шаров падал на двери с цветными и узорчатыми стеклами, люди не знают забот, не знают неудовлетворенных желаний. Да, там, несомненно, царит счастье! Если бы она могла пройти по этой широкой аллее и подняться по ступеням этого разукрашенного, казавшегося ей таким прекрасным, подъезда, войти в него, очутиться среди роскоши и богатства, которыми она могла бы владеть и распоряжаться, — о, как скоро отлетела бы вся ее грусть, как в одно мгновение исчезла бы боль из сердца!.. Керри смотрела и смотрела кругом, дивясь, восхищаясь, тоскуя и все время слыша манящий голос неутолимых желаний.

— Вот бы иметь такой дом! — вздохнув, заметила миссис Гейл. — Какое это счастье!

— А говорят, что на свете нет счастливых людей, — промолвила Керри.

Она немало наслышалась лицемерных рассуждений лисы на тему о незрелом винограде.